«Астерикс и Обеликс: Поднебесная» (Astérix & Obélix: L'Empire du Milieu)
После дворцового переворота в Поднебесной, китайская принцесса Сюан-ди (Жюли Чен) вместе со случайным финикийским фарцовщиком Тутотисом (Джонатан Коэн) — по его же настоянию — бежит в ту самую галльскую деревушку, что не первый год держит в страхе всю римскую армию. Помогать отвоевывать престол, как и всегда, делегированы Астерикс (Гийом Кане), Обеликс (Жиль Леллуш) и белый терьер Идефикс. Окольным путем, блуждая где-то в районе Подмосковья, вместе со своим войском в Страну восходящего солнца направляется Цезарь (Венсан Кассель) — ему обещаны земли и слава. Но вместо полководческих стратегий мысли императора заняты капризной Клеопатрой (Марион Котийяр), накануне в сотый раз пообещавшей уйти к другому.
Наравне с прочим (made in Галлия) барахлом финикийские рыночные барыги впаривают китайцам и лабутиксы, но, чтобы обнаружить подделку, достаточно внимательно присмотреться к подошве. Так и с «Поднебесной» — никогда прежде долгоиграющий киносериал про Астерикса и Обеликса не напоминал косплей-вечеринку, но что увенчанный крыльями шлем, что ярко-красные штаны, что усы подковой — все Гийому Кане значительно велико. Он режиссер-лирик, из кармана которого всегда торчит носовой платок (утереть слезы), потому даже бравурное восточное приключение в его исполнении выглядит как триквел к «Маленьким секретам», где после долгих лет совместной жизни в любви и дружбе все (без исключений) решили выговориться и облегчить душу.
Затравленный истериками Клеопатры Цезарь только и делает, что депрессует. Астерикс вампирит Обеликса, упрямо выводя того на ссору и грозясь сепарироваться — приятель-сожитель достал коптить кабана в доме. Сюан-ди хочет учиться кунг-фу, а не стирать белье и выполнять декоративную функцию принцессы в заточении при дворе. Даже вождь галлов Абраракурсикс (Жером Коммандёр), вечно препирающийся с супругой, так и просится на семейную психотерапию. Учтиво посвятив фильм авторам исходного комикса (Рене Госинни и Альберу Юдерзо), Кане зачем-то старается по-модному, по-постмодернистски идти против канона, но выдыхается уже на фальстарте.
Все гэги с волшебным зельем — боди-хоррор. Астерикс силится быть веганом. Ровно на одну сцену появляется танцовщица при Цезаре, чтобы пожаловаться на недостаток женщин в верхушке римской империи. Фальбала (Анжель) обиженно отчитывает Обеликса, когда понимает, что больше ему не интересна. Вот и вся ревизия, остальное — приемы предшественников и уморительная (увы, редкая) линия любовных терзаний Цезаря, где Кассель будто нацеливается на еще один «Сезар». На поле битвы шлемом зачем-то финтит Златан Ибрагимович, напоминая щедрый на звезд спорта триквел про Олимпийские игры. Обеликс снова влюбляется в железную леди, как в главе про Британию. Моменты, когда вкрашиваются другие, сопровождаются славной попсой (это уже откуда-то из фильма Алена Шаба про Клеопатру, безоговорочно лучшей серии во франшизе). Тогда как громоздких подкатов все к той же Фальбале, в общем, не наблюдалось аж со времен первой части, когда за гений галльской красоты отвечала Летиция Каста.
Стараясь слезть с волшебного зелья (очень неловкий намек на наркозависимость), Астерикс надеется развить свою природную силу, но в конце концов в изнеможении разводит руками. Так и Кане понимает, что делало комиксы Госини и Юдерзо особенными только к финалу. «Поднебесная» должна была быть одой их многолетней (вне)экранной дружбе с Леллушем — и становится, когда два товарища наконец садятся за общий стол и хохоча делят одного зажаренного кабана на двоих. Жаль, что сразу после этого начинаются титры.
«Стелла влюблена» (Stella est amoureuse)
Лето закончилось. За время итальянских каникул старшеклассница Стелла (Флави Делангль) впервые увидела Средиземное море, завела себе парня (с мопедом), много целовалась и в конце концов благополучно попрощалась с «суженым» до следующего года. Впереди выпускной класс в престижной школе, единственный шанс — на институт и славное будущее — для девушки, выросшей в комнатушке над баром, который всю жизнь держали ее родители. К несчастью, в Стелле просыпается подростковый нигилизм, и, вместо того чтобы взяться за ум, она открывает для себя культуру ночных клубов.
Полноценно влюбленной героиня стала только к сиквелу. В фильме 2008 года (классном!) «Стелла» (так он и называется — лаконично, по имени) была еще малюткой, рассеянной ученицей престижной начальной школы, щеголяющей по Парижу в шарфе ФК «Ланс» и с футбольным мячом под мышкой. Клубные цвета — индивидуальность рабочих кварталов, инаковость, воспитанная в свободолюбии кафе-бара «Акведук», гостиничные номера которого привычно заселяют клошары и алкоголики. Это был трепетный рассказ о взрослении и чудесах: запойного чтения книг, дружбы, первой влюбленности, спасительного вранья и его последующем вреде. Это был «Маленький Николя» для не по годам меланхоличных детей, предлагающий взглянуть на самое обыденное (поездка к бабушке на дачу, поход на день рождения одноклассницы, успехи в учебе) глазами девочки с ранцем едва ли не больше нее.
Теперь рост Стеллы можно было бы измерить уже в пять-шесть таких ранцев. Пропало и невозмутимое обаяние ее мировосприятия, сиквел — перечень подростковых проблем, которому режиссер Веред следует как списку покупок: последовательно и методично. Конфликты с родителями. Нонконформизм. Злость на жизнь. Упоительное самоуничижение. Если маленькая Стелла знала все о коктейлях, правилах бильярда, песнях, людях, футболе и сексе, то в свои 17 она фокусируется на последнем, очаровываясь праздной (и, в общем, никчнемной) клубной богемой в лице бесполезных мальчиков, оккупировавших танцпол.
Пройти фейсконтроль — круче, чем получить пятерку в школе. Так Веред формулирует базовый принцип своей молодости 80-х и словно намеренно вновь и вновь возвращается вместе со Стеллой на спасительную дискотеку, избегая других узнаваемо-болезненных моментов юности. Опоздав с продолжением, режиссер была вынуждена поменять актрису, так что нового Антуана Дуанелля не случилось. Героиня признается, что все так же боится темноты и друзей у нее совсем не прибавилось — все те же персонажи «Человеческой комедии» Бальзака. Но ей, в отличие от фильма 2008 года, почему-то совсем не веришь. 17-летняя Стелла-колючка задает те же вопросы, что и раньше, но что-то в ней огрубело (да так, что обыденность в этот раз так и осталась затхлой и серой). Может, не стоило снимать красно-желтые цвета «Ланса» раньше времени, как и взрослеть, сжигая за собой мосты, танцполы и учебные классы.
«Вкус счастья» (Umami)
Получив третью мишленовскую звезду, шеф-повар Габриэль Карвин (Жерар Депардье) совсем захандрил. Все приелось: и вкусы и жизнь. Во время сеанса гипноза, прервавшегося затяжной дремой, Габриэль вспоминает аромат умами, благодаря которому 45 лет назад проиграл в парижском кулинарном состязании некоему Тецуичи (Кёдзо Нагацука) — японцу, приготовившему непримечательный, казалось, суп с лапшой. Окрыленный непознанным, Карвин торопится в Японию, навестить своего тогдашнего оппонента и наконец разобраться, что же это был за аминокислотный «пятый» вкус, и, может быть, стать хоть чуточку счастливей.
«Вкус» по-ученически неуклюже снят и смонтирован, но веса и мудрости ему придает совсем не авторский взгляд, и даже не простодушные истины о том, что, чтобы заскучать и понять потребность в близких, иногда приходится уехать от них на другой конец света. Пресыщенный и раздраженный Депардье, которого нечаянно, как в последний раз, пронзает жадный аппетит до завтрашнего дня, это редкое кинематографическое чудо, естественное в своей органике, как кадры из дикой природы или любая другая медитативная документалистика. Жерар давно не играет (в привычном понимании), представляя собой явление природы, спящий вулкан, редкие слезы которого и есть кульминация фильма (любого с его участием). Габриэль с усилием кряхтит, крутит педали, хлопает дверью такси и поднимается в гору, но после того, как он попробовал рамен руки своего давнего визави, его лицо застывает в маске легкого, неуловимого просветления — в этот момент Депардье почти что бестелесен, такое невозможно подделать, только повторить, если встречу с каждой трапезой на протяжении долгих лет ждешь только ради вдохновенного, почти что плотского удовольствия.
Отверженный самим собой Габриэль — Big In Japan (в прямом смысле), но велик не он сам, а его тоска, стесненная что в пятизвездочном люксе, что в капсульном отеле. Это по-японски скромный и тактичный фильм о больших чувствах, которые иные могут выразить только на кухне. Для таких поделиться своей любовью — разделить стол со своей семьей и друзьями, как обычно с кем-то делят одиночество. В этой немногословной скромности — достоинство «Вкуса», как гармоничны (и заслуживают всех мишленовских звезд) маленькие семейные забегаловки, скрытые в снегах Токио от посторонних взглядов. «Мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди», — жалуется Габриэль. «Выпусти его», — советует Тецуичи. Только так и стоит искать потерянное время. Выпустив сердце. С усилием и перерывом на обед.
«Актриса» (Comme une actrice)
Надеясь перебороть возрастную грусть, умеренно популярная сериальная актриса Анна (Жюли Гайе) приобретает у китайской знахарки чудодейственную настойку со строгой рецептурой — при тревоге выдавить три капли на кончик языка. Главное — не злоупотреблять, но как (при таком-то стрессе)?! Супруг Антуан (Бенжамин Бьоле) обидел дважды: сначала поставил на сцене «Жизнь есть сон» Кальдерона, выбрав на роль мечты Анны молодую старлетку, затем и вовсе объявил о разводе. Снедаемая одиночеством женщина замечает, что капли позволяют на время превратиться в любую деву, достаточно перед этим ее увидеть (хотя бы на фото). Так, Анна завязывает интрижку с собственным мужем в образе журналистки Дельфин (Агат Боницер), а возвращаясь в собственное обличье, замечает на ключице болезненно-лиловую сыпь.
За вычетом Кальдерона эта жалобная дневниковая исповедь про молодильные яблочки принятие зрелости — брак обветшал, дочь выросла — по своему нехитрому наполнению достойна мягкого переплета и пошловато-страстной картинки на обложке. Анна страдает, рыдает, глотает сопли, но все равно счастливо зарывается в объятия мужа, пригубив пару глотков восточной настойки с консистенцией гранатового сока. «Ты целуешь и трахаешь Дельфин, а содрогаюсь внутри я и наслаждаюсь всей душой», — причитает она. Монопьесу, сопровождаемую настолько плохим слогом, Антуан наверняка постыдился бы ставить на сцене. Выспренное нытье своей героини режиссер Байи зачем-то упрямо равняет на «Жизнь есть сон». «Это глубокая по смыслу сказка, о том, как сопротивляться своим желаниям и порывам», — анализируют классику в кадре, неаккуратно намекая на то, что остановиться когда-нибудь придется и Анне.
Новая роль — новые отношения. Быть незамужней — образ, на который нелегко решиться. Брак — как надоевший сериал длиною в пять сезонов. Поэтика Байи зациклена на ремесле Анны, вплоть до декламации в кадре идеи о том, что в одной актрисе умещается сразу 100 жизней. Во время секса в облике Дельфин она стыдливо отворачивается от своего отражения в зеркале, так же и фильм стыдится своей перверсивной сути, любуясь лишь стенаниями парализованной возрастным кризисом женщины. «Я вижу жалкую актрису, которая думает только о себе», — обижает в момент особой уязвимости бедняжку Анну супруг. До Кальдерона далеко, но за истину сойдет.