«Звезды в полдень» (Stars at Noon)
Дело было в Никарагуа. Журналистка с аннулированной пресс-картой Триш (Маргарет Куэлли) спит с умеренно влиятельными мужчинами за доллары, систематически плачет и преимущественно мается без дела. Она считает, что специализируется на статьях о политических расправах, но перед тем как во время созвона послать девушку к черту, редактор (Джон Си Райли) напоминает, что никогда ее не нанимал (freelance only), а его журнал специализируется на экологичных путешествиях — и никак не на казнях/похищениях. Обдумывая скорый переезд в баре единственной приличной местной гостиницы, Триш знакомится с представительным британцем Дэниелом (Джо Элвин) и предлагает провести вместе ночь — конечно же, за доллары. Вскоре на фоне грядущих выборов в Никарагуа интуриста ждут проблемы. Пострадать за компанию придется и Триш — конечно, Дэниела можно было бы бросить, но секс за деньги как назло перешел в категорию «по любви». Скорее от безысходности.
«Звезды в полдень» — недочитанный на полпути роман Грэма Грина. Заявлен живописный экзотический контекст. Аккуратно расставлены политические многоточия. На перевернутых страницах освоены интриги и страсти, погони и нечаянный шпионаж. Но, как и в жизни, нет кульминации. Она осталась где-то там, в подержанном мягком томике, завалившемся за тумбочку гостиничного номера, который уже не выудить, ведь ты неделю как переехал. Удушливое ожидание = любой фильм Клер Дени. (Не)обаятельные люди «в разрезе» — жалкие и жалостливые, измученные инстинктами — копошатся, ссорятся, иногда убивают (из мести), но ничего не меняется ни в их судьбах, ни вокруг. Триш с нескрываемым удовольствием грозится выяснить точные границы ада, но единственный вопрос, который и правда должен ее заботить: где же кончается одиночество? Эта география — пустые контурные карты, преисподняя белого человека, что измеряется континентом. Героиня ограничена в мелочах, обделена документами (ладно пресс-карта, проблемы с паспортом), но все равно нарывается, потому что «дрянная североамериканская девчонка» не может иначе.
Сегодня только курица. Колы нет — есть спрайт. На этой неделе без Wi-Fi. В достатке только алкоголя: но пиво отвратное, ром разбавлен, а в мартини слишком много вермута. Триш кривится и жалуется, надменно перечисляет случайные имена, обращаясь к обслуге, и прикидывается важной. С выхода «Впусти солнце» внешне зрелые люди для Дени — не более чем подростки: наивные, глуповатые, мнящие из себя взрослых. В «Высшем обществе» исправительный космический вояж для заключенных шел не по плану и начинался «бунт в спецшколе». Героиня «Впусти солнце» (Жюльет Бинош), распаляясь на случайные влюбленности, в конце концов сладостно внимала чувственным сказкам разводилы-таролога (Жерар Депардье). Та же Бинош в «Любви и ярости» как недалекая старшеклассница завиралась своему мужчине (Венсан Линдон), то и дело сбегая к бывшему парню (Грегуар Колен). Триш и Дэниел тоже прикидываются, но уже по-крупному.
Она приехала как спецкор (!) на север страны. Он лоббирует интересы нефтяной конторы. Вместе они удирают от преследования на подержанной Toyota. Реальность как детское приключение. Догадки о сути понятий — вместо системы вещей. Вообразившая себя журналисткой Триш ставит ремесленное равно с проституцией, считая, что так может выуживать инсайды (кому они нужны). Бездеятельный Дэниел не понимает, что его разводят, намереваясь пустить в расход. Вдвоем им только и остается, что фантазировать о совместном побеге, но спонтанные обещания всегда красивее их исполнения. Триш деланно угрожает — «посмотрим, как быстро тропики сожрут тебя» — и не осознает, что ее давно проглотили и не подавились. Хорошо бы не унизиться, остаться человеком, да и то — задача обоим не по силам.
В Никарагуа страдаешь от жара или слоняешься под липким дождем. Пагубная климатическая среда для белоснежного облака-Дэниела и Триш, чья участь быть унесенным ветром пластиковым деревом (с потухшими гирляндами). Тем ценнее для Дени оказываются проблески уязвимо-правдивого, а значит, и мимолетного. Как красный отпечаток ладони Триш на спине Дэниела. Ненадолго застывшие на ключицах отметины дождя или капелек пота — не разберешь. Зуд до объятий, потому что вечной иностранке (центральный лейтмотив творчества Дени) больше не за что держаться. Это фильм о невозможном. О взгляде актрисы Куэлли, напоминающем грозовые тучи. О свете полуденных звезд. О танце (том же объятии) в пустой невесомости.
«Не слышу зла» (Mideunaiteu)
На полуночные бдения в слабоосвещенном закоулке собираются две пары родственников и маньяк. Водитель просторного фургона До-шик (Ви Ха-джун), в саквояже которого побренькивают ножи, топор и прочий колюще-режущий металлолом. Глухая сотрудница колл-центра Кен-Ми (Чин Ги-джу) и ее безымянная нерасторопная мать (Киль Хэ-ён). Отгулявшая свидание вслепую Со Чжон (Ким Хе-юн) и ее проворный брат из службы безопасности Чон-так (Пак Хун). Поблизости ошивается горстка недоумков-полицейских, но на них никто и не рассчитывает.
Пока манерный социопат До-шик — артист Ха-джун старательно юродствует — картинно закатывает глаза и разыгрывает тюзовскую антрепризу (прикидываясь то забитым клерком, то впечатлительным работягой), почти все его потенциальные жертвы сдают физкультурные нормативы. Кен-Ми пробегает километровый кросс с препятствиями. Ее матушка на правах группы поддержки мотивирующе топчется поодаль. Чон-так практикуется в силовой борьбе. А Со Чжон хоть и истекает кровью, старается не отставать (к примеру, в метании туфлей). Если в пересказе все это и кажется задорным, то на дистанции в 100 минут — уже не слишком. До-Шик пытается прикончить кого-то из квартета (спойлер: у него не получается) в разнообразных локациях: в полицейском участке, четырех стенах, на пустыре, (без)людной улице. И так — весь фильм.
Отличительная южнокорейская придурь (аффектация, карикатурная жестокость и прочие художественные излишества) — не оправдание для заурядного жанра. Это не оскорбительная комедия про убийцу-лузера и не адреналиновое пособие «как избавиться от преследователя подручными средствами». Как и любой триллер о слабой и потому недооцененной — слепой, как в «Не дыши» или «Дождись темноты»; глухой, как в «Тишине» — жертве, «Зло» сводится к зацикленной безотказной манипуляции. Кен-Ми что-то делает — позади вальяжно шумит До-Шик. Он подбирается, она бездействует. Режиссер О-сын счастливо томит зрителя, вплоть до безразличия. Маньяк произносит очередную раскольническую речь о безразличном обществе, готовом скорее поддержать парня: напоминающего солиста k-pop-группы, чем девушку на грани нервного срыва — помимо надуманного социального подтекста, картина также про газлайтинг. Сокрушенные женщины выслушивают нудную тираду или читают по губам. Чон-так, с легкостью способный уложить хилого До-Шика на лопатки, то и дело аккуратно роняет его, оставляя тому пространство для маневра. Образный ряд — соответствующе безалаберный. Серебристая паутинка. Неироничное цитирование «Сияния» Кубрика. Дважды заявленный в кадре датчик шума (единственная любопытная находка О-сына) так и остается где-то на периферии истории. Такое «Зло» желательно не только не слышать, но и не видеть.
«Возвращение в Сеул» (Retour à Séoul)
Свободолюбивая француженка Фредди (Пак Чи-мин) (не)случайно вместо Японии (поездка сорвалась) проводит свой двухнедельный отпуск в Южной Корее, откуда в младенчестве была вывезена на удочерение в Европу — последствия войны (50-х) и последующего экономического упадка. По прибытии девушка ведет себя соответствующе инаково: игнорирует этикет, порядки и условности; спит со случайным парнем (к его удивлению, дважды); «безразлично» относится к перспективе встречи с биологическими родителями. На следующий же день Фредди приходит в сеульский усыновительный центр и запрашивает пригласительные (к встрече) телеграммы для матери/отца.
За сессией аккуратного бунтарства и намеченным туристическим сроком в несколько ночей последуют годы куда более приглушенной жизни на родине. Навязчивый алкоголик-отец отвечает сразу и при первой встрече настойчиво требует от дочери остаться в Корее и выйти замуж. Весточка от матери не приходит, но девушка надеется и ждет. «Возвращение» делится на несколько «периодов» ассимиляции и внешних метаморфоз. Внутреннее интересует режиссера Шу опосредованно — воспроизводя эпизод из биографии своей близкой подруги, он так и остается наблюдателем, которому чужда как Южная Корея — познание не заходит дальше соджу и специфики консервативных традиций, — так и процесс нервической самоидентификации.
Его научный интерес граничит с безразличием. Все последующие (уже драматургически выдуманные) попытки Фредди сблизиться с Кореей обслуживают идею «поиска идентичности». Ее работа по продаже ракет для противостояния с Севером. Tinder-дейты с взрослыми французами. Корейский бойфренд (в активной фазе притирки к родине). Французский бойфренд (когда вроде бы усредненное «Я» уже найдено). Монгольское стихотворение про родную землю, которое читает случайный собеседник. Потерянное корейское имя, означающее «нежность» и «веселость» (чем героиня обделена). В первый день в Сеуле Фредди рассказывает о том, что предпочитает читать с листа, но «Возвращение» — не трепетный импровизационный этюд, а механически заученная партитура.