«Три мушкетера: Миледи» (The Three Musketeers: Milady)
Вместо похищенной заговорщиками Констанции (Лина Кудри) гасконец Д’Артаньян (Франсуа Сивиль) находит во вражеских казематах измученную миледи Винтер (Ева Грин). Освободив ее (на свою голову), мушкетер вынужден отбиваться от преследователей совком для камина, пока приспешник кардинала Ришелье (Эрик Руф) тырит шифровку, в которой указано имя человека, покусившегося на Людовика XIII (Луи Гаррель). После ночи в лесу, благополучно потеряв Миледи из вида, Д’Артаньян не перестанет искать возлюбленную. Винтер продолжит всех обманывать. А прочие мушкетеры — маяться где-то на втором плане, пока не подвернется возможность крикнуть о готовности умереть за короля.
Про злосчастную шифровку вспомнят ближе к финалу, когда потребуется оправдать предшествующие два часа академического фехтования и беспонтовых шпионских ныканий за ближайшим деревом/камнем/стенкой неким общим конспирологическим знаменателем. В первой части был хотя бы конкретный деливери-квест по доставке подвесок во имя чести Анны Австрийской (Вики Крипс) — в сиквеле королеве отведена благородная задача тоскливо смотреть в окно и в конце концов облегчить стыдные дедуктивные терзания Д’Артаньяна. Едва ли не четверть соцветия французского кино в касте, видимо, так и не смогла сложить съемочные графики, потому артисты в кадре появляются фрагментарно и очень редко разом.
Выведенная на первый план (в подзаголовке) Миледи неведомо откуда появляется, пакостит и также сиюминутно исчезает, изредка отвлекаясь на соблазнение Д’Артаньяна. То, что романтик-гасконец, успешно динамя Еву Грин в прологе (держим в уме, что он еще и нараспев произносит Констанция в разговоре с каждым встречным), все-таки сдается чарам роковой женщины (до секса не доходит, но по другой причине) — лучше всего иллюстрирует всю нелепость местной демагогии о долге, совести и чести. После ревизии (всех спорных и сексистских моментов) многотомника Дюма режиссеру Бурбулону только и остается уповать на хваленый подростковый авантюризм, что сводится к бесконечному мушкетерскому братанию. И то товарища для сохранности иной раз стоит долбануть по голове, чтобы не полез на рожон вместе с тобой.
Раз в пятиминутку кто-нибудь с экрана произносит велеречивую глупость. Все это так же неловко, как режиссерские подвиги Бурбулона, навострившегося ставить исключительно однокадровые экшен-сцены, фарс на мушкетерскую тему дался бы ему куда лучше — и сценарий переписывать не пришлось. Атос (Венсан Кассель) обнадеживает заплаканного маленького сынишку, что наверняка не вернется с поля боя. Арамис (Ромен Дюрис) едет в гарнизон мстить хахалю своей беременной сестры-монашки. Портос (Пио Мармай), раненный в бою, лежит в лазарете и с этой самой родственницей товарища флиртует. Людовик-Гаррель хочет мира, но придворные советники настоятельно рекомендуют всякую чушь. «Не забывай плакать, Д'артаньян», — просит Кассель-Атос. Совет хороший, но этот мушкетер ревет как клоун на манеже, сразу двумя ручьями.
«Рецепт любви» (La passion de Dodin Bouffant)
Почитаемый среди таких же зажиточных господ, гастроном Доден Буффан (Бенуа Мажимель) славится своими кулинарными подвигами. Единственная, кому он доверяет готовку даже больше, чем себе, — Эжени (Жюльет Бинош) — не просто кухарке, а правительнице (кухни и его сердца). Они зрелы, влюблены, но не женаты. Эжени слишком ценна свобода оставлять дверь своих покоев открытой/запертой (по настроению), к тому же она наверняка знает: залог крепких отношений — это томление. Вот Доден и томится, ежемесячно предлагая пойти под венец.
Сеанс фуд-порно от заслуженного вьетнамского француза Ань Хунга («Аромат зеленой папайи») по пожелтевшей от времени рецептуре заправского «папочкиного кино». Примерно против такого рода фильмов когда-то восстали нововолновцы Трюффо и Годар. Вернулось все на круги своя, пройдя очередной временной виток, сейчас — спустя почти 60 лет. Ань Хунгу, впрочем, тоже досталось. Национальный оскаровский комитет протестно выбрал именно его картину вместо «Анатомии падения» (зрелища, впрочем, еще более «старческого» и дидактичного). Локальные зрители и критики после каннского триумфа «Рецепта» также остались преимущественно недовольны. Для остального же мира в истории Буффана не будет мировоззренческого подвоха — это почти что идеалистичный, открыточный облик сытой, раблезианской Франции. Готовка справедливо приравнена в кадре к благородному труду, почти такому же благоговейному и самоотверженному, как в прозе Марселя Паньоля. Вкус = истина, абсолютное познание, единение человека и мира (а если перед этим еще и грядки обойти, т. е. совершить полный ритуал, то вообще сказка), но куда значительнее в этих условиях оказывается процесс. Шипящим сковородам и бурлящим кастрюлям отведено не меньше времени, чем прикосновениям и словам.
Поэзию высшего порядка Ань Хунг видит в кипящей игре пара, оставляющего на лице Эжени испарину. Готовка — есть музыка, готовка — есть философия, готовка в пространстве этого фильма — есть все. Повар/жена, партнер/сотрапезник. «Рецепт» — тоже изыск, и то, на каких пределах познания жизни существуют в кадре Мажимель и Бинош (бывшие супруги и в жизни), этот образный ряд успешно продолжает. Неточен Ань Хунг только в словах: будь это кино, где слово не значило бы вообще ничего (в отличие от языка кулинарии), в нем было бы куда больше внутренней правды, чем от неуверенного повторения вслух магистральной мысли про лето/осень жизни — все эти упрощающие реплики — уж точно не класс высокой кухни, а значит, и мишленовских звезд.
«Большая колесница» (Le Grand Chariot)
Отец семейства Симон Буршнар (Орельен Рекуан) руководит кукольным театром. Работают в нем в основном его дети — Луи, Марта и Лена (Луи Гаррель, Эстер Гаррель, Лена Гаррель соответственно). Если к ним в труппу попадает кто-то со стороны, как Питер (Дамьен Монжен), то также становится почти родным, получая место за общим обеденным столом, деля с остальными радости и потери. Однажды, во время спектакля, патриарх умирает, а дети начинают раздумывать о жизни вне сцены, огороженной ширмой.
Оставив мудрое отеческое наставление старшему сыну (и внуку на вырост) в «Соли слез» — от человека, насмотревшегося на звездное небо, тому, кто только поднимает голову вверх, — Гаррель-старший выходит в привычный для себя цикличный режим уязвимой, нежной исповедальности. Теперь он — Симон, и самое большое счастье для него — не только умереть на сцене с куклой в руках (читай на съемках), но и призраком наблюдать за тем, как обретают свою индивидуальность его дети. В этом образе архетипического неунывающего отца Гаррель подразумевает и своего Мориса — не только актера, но и кукловода. Вопрос преемственности в этом соотношении условен и простирается в диапазоне артистизма. Неслучайно всем своим детям в фильме он дает соответствующие увлечения. Луи проявляет себя на привычной театральной сцене. Лена раздумывает писать пьесы (выступая вместе с марионеткой). Марта — единственная, кому Гаррель не дает настоящего имени, — какое-то время тащит кукольный бизнес на себе, но когда рок бурей сносит передвижной обоз, опускает руки, встречает иностранного жениха и готовится открыть с ним кукольный театр с ниточками. Покой призрачного архиотца — то, как его дети интерпретируют наследное ремесло под себя. И это уже не просто площадная телега, а ковш Большой Медведицы, будущее/прошлое и образ абсолютного родительского счастья — большая колесница из буддизма, где Симон существует во благо своих родных. Единственная угроза современного мира для чутких творческих умов в этой режиссерской концепции — судьба Питера, мечущегося и сломленного равнодушием общества, но, как и в любом другом фильме Гарреля, если что-то и способно успокоить растревоженную душу художника, то это любовь.
«Бернадетт» (Bernadette)
Бернадетт Ширак (Катрин Денев), которая большую часть первого президентского срока своего супруга (Мишель Вюйермоз) лишь изредка покидает Елисейский дворец, надоедает стыдливо прятаться — на саммиты «семерок» и другие мероприятия ее не берут из-за старомодности — и при помощи штатного имиджмейкера (Дени Подалидес) первая леди выходит на первые полосы газет.
«Эта история о Бернадетт», — гласит вступительный титр. И да. И нет. Это кино о том, что Катрин Денёв в ее благородном винтажном периоде (80 лет!) даст фору молодым. Мадам Ширак, как в басне Эзопа, — черепаха (ее тотемное животное и домашний питомец, которого она оставляет вдоволь резвиться на заднем дворе, едва въехав в правительственные покои). Противостоящий ей в этой гонке заяц — понятно, все злопыхатели, во главе с месье Шираком, который рад был бы иметь супругу в качестве старомодного съемного элемента выходного костюма, типа бутоньерки. И выбросить жалко, и надеть неловко. Лишь бы не мешала встречаться с любовницей и по утрам завязывала галстук. Но пока все ряженые в пиджаки политические крольчата дремлют, Бернадетт прет тараном в своем темпе, катаясь по регионам, контактируя с народом (можно и рюмашку за встречу пропустить) и собирая деньги на благие дела. Бернадетт невероятно ценный актив мужа (по мнению избирателей). Денёв — невероятно ценный актив Франции. К мадам Ширак на поклон ехал Лагерфельд. Был бы кутюрье жив, не обошел вниманием и статную гран-даму Денёв. «Бернадетт» — конспект избирательной истории Франции 90-х для чайников. От Ширака до Саркози. Это неглупый политический арт-мейнстрим, каким он бывает только у французов (например, «Алиса и мэр») — колкий, остроумный, с человеческим лицом. «Бернадетт» начинается со штор избирательных кабинок, напоминающих театральный занавес. В той же условности, как на сцене, мы видим не персонажа, а актрису, которая, как и мадам Ширак, по сей день виртуозно «играет в свои ворота».